Мне повезло увидеть спектакль «Чайка с продолжением» в Театре на Малой Бронной, где роль доктора Дорна исполнил режиссер Константин Богомолов, заменивший заболевшего актера.
Это придало особое значение диалогу между Дорном и Треплевым (И. Тарасов), касающемуся «оттепели» в искусстве 1950-60-х годов.
Спектакль охватывает два года — с 1986 по 1988, и благодаря этому контексту обсуждение риска творческого прорыва становится особенно актуальным.
Богомолов, обладая талантом и проницательностью, не уклоняется от традиций, но не ставит спектакль по Чехову в привычном понимании.
Вместо этого он создает собственное драматургическое произведение, которое, опираясь на классическую пьесу, исследует другую эпоху.
Он воспринимает «Чайку» как универсальную историю, актуальную в разные времена, и ему не нужно оправдываться за свой подход.
Режиссер демонстрирует умение передать чеховскую атмосферу и жизненные реалии, используя современные технологии, такие как радиомикрофоны и видеопроекции.
Несмотря на связь с другими theatrical интерпретациями, как, например, спектакль «Чайка» К. Хабенского в МХТ, воздержусь от анализа, позволяя себе просто насладиться настоящим искусством.
Вопрос, который затрагивает К. Богомолова, выходит за рамки театра.
В спектакле «Чайка с продолжением» Треплев критикует Дорна не из-за противостояния старых и новых форм искусства, а из-за отношения художника к власти и социальной реальности.
Если у Чехова Треплев осознает, что дело не в формах, а в содержании, то Богомоловский Треплев больше обеспокоен искренностью таких творцов, как Окуджава и Вознесенский, которых он воспринимает как часть системы, выступающей в роли «разрешенной оппозиции».
Он склонен считать, что как консервативное, так и либеральное подцензурное творчество поддерживает власть.
Заимствуя у А. Камю, Треплев утверждает, что свобода печати не может быть относительной.
Однако его взгляды воспринимаются Дорном как идеалистичные и оторванные от реальной жизни, что вызывает напряжение между ними.
Эта проблема особенно близка многим из тех, кто жил в советское время.
Я помню, как критиковали меня за утверждение, что даже подцензурные произведения искусства и литературы в СССР оказали значительное влияние на общество и были не менее значимыми, чем работы в эмиграции.
Эти творения смогли затронуть сердца миллионов.
Обвинение в конформизме не является самым значительным. Проблема выбора жизненного пути и личных ценностей актуальна с тех пор, как человек начинает осознавать себя.
Хотя ХХ век усугубил этот вопрос, напоминая о трагичности человеческого опыта, такие размышления можно найти уже у Шекспира. Мы продолжаем нести груз обременяющих проблем и грехов.
Да и после политической «оттепели» в СССР в 1968 году, марксистско-ленинская культурная политика признавалась в контексте социалистического реализма, что определяло рамки художественного многообразия на протяжении времени. Эти рамки сужались или расширялись в зависимости от актуальных требований.
Они включали в себя таких авторов, как В. Белов и Ф. Абрамов, а также писателей, представляющих городские реалии, таких как Ю. Трифонов и В. Аксенов. Не обошли стороной и «лейтенантскую прозу» Б. Васильева и Ю. Бондарева.
Также стоит упомянуть театральные работы таких режиссёров, как Г. Товстоногов и Ю. Любимов, а также фильмы М. Хуциева и А. Тарковского.
Художники-нонконформисты, действуя в сложных условиях цензуры, находили свои голоса и формулировали важные вопросы, пробуждая сознание и человечность общества.
Театр «На Литейном» с премьерой музыкального детектива продемонстрировал новое дыхание творчества. Мастера искусства, открывшие новые горизонты во время «оттепели», смогли отразить подспудные желания и мысли народа, создавая национальное искусство.
Важно помнить, что живое искусство не подчиняется старым идеологическим блокам, а выражает живую энергию творчества. Этот урок актуален и сегодня, когда общение между артистами различных направлений становится всё более затруднённым, что вредит культурному развитию страны.
